Михаил Анисимович, каковы, по вашему мнению, наиболее важные достижения российской климатической политики в планетарном масштабе?
Вы знаете, тут есть две стороны: парадная и, так сказать, изнаночная. Парадная сторона состоит в том, что Россия добилась самого большого сокращения выбросов парниковых газов по сравнению с 1990 годом среди всех стран мира. К 2015 году мы сократили выбросы на 45%. Никакая другая страна так, как мы, выбросы не сократила. Это наше безусловное достижение. И мы везде, на всех форумах об этом говорим, подчеркивая, что усилиями России глобальное потепление удалось затормозить на один год. Потому что если отталкиваться от уровня выбросов 1990 года и сложить все, что мы «недовыбросили» до этого уровня за 25 лет, то приблизительно получится годовой объем антропогенных выбросов парниковых газов всей планеты.
Но давайте посмотрим на это с другой стороны. Статистика говорит, что относительно 1990 года ВВП России вырос чуть больше чем на 10% (в неизменных ценах 2010 г.). За то же время Соединенные Штаты увеличили свой ВВП почти в 2 раза, страны ЕС – более чем в 1,5 раза, Китай – более чем 11,5 (!) раза (по данным Всемирного банка). А чьими товарами мы пользуемся и куда экспортируем свои? И что бы мы делали, если бы экономики этих стран не росли?
Получается, что нам удалось сократить выбросы в абсолютном измерении, потому что мы заморозили свой экономический рост. В 1990-х наша экономика упала, потом подросла, но мы до сих пор не вышли далеко за пределы 1990 года. Понятно, что сейчас мы имеем другую экономику. Мы знаем этот список погибших предприятий, которые мы потеряли по дороге, им несть числа. Нынешняя экономика России построена во многом на секторе услуг. В ней большую роль играет банковский сектор, консалтинговый сектор, управление, но не та тяжелая промышленность, которая доминировала в конце 1980-х и начале 1990-х. Эта другая экономика имеет другие параметры энергопотребления, а значит, и другие выбросы. Кроме прочего, мы перешли с угля, в основном, на природный газ, что тоже повлияло. Но мы не перешли на неископаемые виды топлива и не достигли уровня энергоэффективности ведущих стран.
Наша энергетика – это на 65% ископаемое органическое топливо. Его доля в потреблении первичных энергоресурсов и того выше – 85%. Преимущественно это природный газ, который среди всех ископаемых видов топлива на основе углерода имеет самый низкий удельный показатель выбросов парниковых газов на единицу энергии. Но все-таки не такой низкий, как у энергии из возобновляемых источников (солнце, ветер, приливы-отливы, морские волны, геотермальная энергия, т.д.) или даже у атомной энергии (хотя решать климатические проблемы с помощью атомной энергии считается дурным тоном, потому что от какой энергии побочный вред больше – от атомной или от углеродной, еще большой вопрос). А кроме природного газа значительную часть в нашем топливном балансе по-прежнему занимает уголь, при сжигании которого выделяется в 1,5 с лишним раза больше парниковых газов, чем при сжигании природного газа.
Несмотря на достигнутое значительное сокращение выбросов, Россия является четвертым крупнейшим эмитентом выбросов парниковых газов после Китая, США и Индии. Наша доля в глобальных антропогенных выбросах парниковых газов составляет 5%. В расчете на 1 долл. ВВП (по паритету покупательной способности) мы выбрасываем в 1,7 раза больше парниковых газов, чем мир в среднем, и в 2,5 раза больше, чем страны ЕС.
Но дело не только в том, что мы много выбрасываем у себя. Дело еще и в том, что мы фактически экспортируем выбросы парниковых газов в другие страны. Как? Очень просто. В нашем экспорте преобладают уголь, нефть, нефтепродукты, природный газ, которые, в основном, используются как топливо или как сырье для производства топлива. Сжигание этого топлива дает не только энергию, но и выбросы в атмосферу парниковых газов. Мы с коллегами подсчитали, что в 2016 году выбросы от сжигания вывезенного из России ископаемого органического топлива составили примерно 2 млрд. тонн в пересчете на СО2-эквивалент. Да, эти выбросы случились не у нас. Но в некотором смысле это наши выбросы. Поскольку они связаны с нашей продукцией.
А теперь представьте, что те страны, куда мы поставляем наше ископаемое топливо, переходят на низкоуглеродный путь развития и стремятся свести свои выбросы к нулю, как это предусмотрено Парижским соглашением. Ясно, что они постараются избавиться, в том числе, и от «наших» 2 млрд. тонн СО2-экв., и, в конце концов, перестанут покупать у нас это топливо, найдя ему замену. Не сразу, конечно, постепенно, но они это сделают.
И ведь это уже происходит. Страны ЕС имеют планы перевода энергетики и транспорта на безуглеродные рельсы. Китай больше не рассматривает уголь в качестве главного источника энергии, а делает ставку на энергоэффективность и возобновляемые источники. Индия, которая еще недавно собиралась построить более 100 новых угольных станций для решения проблемы энергетической бедности, передумала и теперь развивает солнечную генерацию, потому что она уже дешевле. В Америке уголь не выдерживает конкуренцию с возобновляемыми источниками энергии. Только что одна из крупнейших американских генерирующих компаний Duke объявила о намерении закрыть 9 угольных станций и вложить 11 млрд. долл. в строительство новых генерирующих мощностей на основе природного газа, ветра и солнца.
Совершенно ясно, что уголь как топливо и как отрасль – первый кандидат на выбывание. И это не фигура речи. За два года, прошедшие после Парижской конференции, многие страны, субнациональные образования и муниципалитеты обозначили сроки вывода из эксплуатации угольных станций, закрытия угольных шахт и разрезов. В мире набирает силу движение под девизом «Оставим уголь в прошлом». В интернете опубликован глобальный список из 700 с лишним компаний, имеющих отношение к угольной отрасли, с настоятельной рекомендацией инвесторам новых вложений в эти компании не делать, а наоборот, свои вклады оттуда поскорее выводить (дивестировать). Между прочим, в этом списке я насчитал более 20 российский компаний.
Следом на очереди – нефть. Посмотрите, что происходит с автомобилестроением. Сначала Илон Маск решил делать современные высокотехнологичные электромобили «Тесла». Потом оказалось, что это круто, и теперь все автомобильные мейджоры поголовно строят новые заводы, чтобы производить электромобили, и переводят весь свой модельный ряд автомобилей на электротягу. В прошлом году число проданных электромобилей в мире впервые перевалило за 1 млн. А на подходе новая волна – автомобили на водородном топливе. Целый ряд стран (Великобритания, Германия, Нидерланды, Норвегия, Франция, Индия и Китай) и городов (Лондон, Париж, Лос-Анджелес, Копенгаген, Барселона, Ванкувер, Мехико, Милан, Сиэтл, Окленд и Кейптаун) вводят законодательные запреты на использование автомобилей, работающих на бензине, дизеле и газомоторном топливе. Не сегодня завтра спрос на нефть начнет падать, а потом от нее и вовсе откажутся за ненадобностью.
Как это скажется на нас? Боюсь, что больно. Мы экспортируем в сыром виде и в виде нефтепродуктов три четверти добываемой нефти, 45% добываемого угля и более трети добываемого природного газа. Представьте себе, что этого экспорта больше нет. Сколько будут стоить уголь, бензин и природный газ на внутреннем рынке? Выживут ли вообще у нас эти отрасли без валютной подпитки и при таком снижении объема продаж? Сколько людей потеряет работу?
Помните, Воланд у Булгакова говорил: беда не в том, что человек смертен, а в том, что он иногда внезапно смертен? Вот такая внезапная смерть может в недалеком будущем постичь угольную, нефтяную и газовую отрасли. Как только спрос на ископаемое органическое топливо перестанет расти и начнет падать, посыпятся акции добывающих и перерабатывающих компаний, и вся эта махина рухнет.
Международное энергетическое агентство каждый год публикует обзоры и прогнозы, как будет развиваться мировая энергетика. И там пишут, что будет опережающими темпами развиваться возобновляемая энергетика, но будут расти и другие отрасли. И каждый раз они ошибаются: темпы роста возобновляемой энергетики из года в год превосходят даже самые смелые прогнозы, а темпы роста других отраслей ТЭК замедляются.
Но их можно понять. Трудно даже представить, что произойдет с фондовыми рынками, если в очередном обзоре Международного энергетического агентства черным по белому будет написано: «В таком-то обозримом года спрос на нефть начнет падать». Поэтому, чувствуя свою ответственность, они вместо этого осторожно пишут, что все будет расти, чтобы этот обвал не случился раньше времени. Это разумная политика. Просто нужно одновременно смотреть на то, что происходит в реальности.
По-хорошему, сидя в этом «хрустальном доме», нам бы надо было уже сейчас задуматься о том, что и куда мы будем экспортировать завтра, чем мы будем торговать на мировых рынках, когда уголь, нефть и газ выйдут из употребления. Увы, вместо этого читаем победные реляции Газпрома, что российский экспорт газа в Европу достиг исторического максимума. Но если приглядеться и попробовать понять, что случилось на энергетических рынках Европы, то нетрудно заметить, что там упала выработка энергии на ГЭС по причине низкой воды. Прошлая зима была малоснежной, а лето – жарким и засушливым. В итоге реки обмелели, и гидростанции работают с пониженной нагрузкой. Вот этот дефицит европейцы и компенсируют дополнительными закупками газа.
При этом ни одной новой газовой станции в Европе не построено. А что строят, куда они деньги вкладывают? Строят солнечные и ветровые станции. И если завтра уровень воды в реках восстановится (нынешняя зима снежная, значит, есть шанс, что реки в Европе вернутся к норме и гидростанции будут работать в штатном режиме), то что тогда будет с Газпромом и его рекордными поставками трубопроводного газа?
В них нет необходимости?
Конечно. В этот раз повезло, лето в Европе было засушливое, а зима бесснежная. Но это чисто конъюнктурные вещи, так сложились обстоятельства. Это не тренд. Завтра может быть другая ситуация. Мы живем в условиях меняющегося климата, нервозность климата растет, и предсказывать, какая будет ситуация завтра, становится все трудней.
В чем состоят, на ваш взгляд, глобальные климатические изменения? На этой теме очень много различных спекуляций.
У меня своего мнения по этому поводу быть не может, потому что я не климатолог. Я ориентируюсь на то, что можно почерпнуть в научной литературе и в обзорах (оценочных докладах), которые регулярно готовит и публикует Росгидромет, Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК), созданная под эгидой ООН, другие авторитетные группы. Например, недавно в США вышел 4-й национальный оценочный доклад по климату. Еще не весь, первые два тома. Но общий вывод понятен. И он в целом совпадает с выводами МГЭИК.
Если коротко, то мы имеем глобальное потепление. Есть графики, которые показывают, как менялась средняя температура за последние 100-150 лет, как сначала желтеет, потом краснеет, потом багровеет карта Земли. Причем во всех регионах, но особенно сильно и быстро на северах. Это широко известный факт: ближе к полюсам теплеет быстрее, чем на экваторе. И, в общем, понятно, почему это так.
Причины этого тоже уже вполне понятны: мы греем планету. Вообще, на климат влияют разные факторы. Это и колебания орбиты Земли, и солнечная активность, и вулканическая активность, и антропогенные факторы: земле- и лесопользование, выбросы в атмосферу мелких частиц (аэрозолей) и парниковых газов. С аэрозолями, правда, ситуация другая: они не пропускают солнечный свет, поэтому, скорее, действуют вниз.
Экранируют?
Да, экранируют. Если бы мы выбрасывали в атмосферу только аэрозоли (серосодержащие мелкие частицы), то на Земле холодало бы. А фактор, который вызывает потепление, – это повышение концентрации парниковых газов. Исследования показывают, что за последние 150 лет содержание углекислого газа (CO2) в атмосфере выросло в 1,5 раза; в XIX веке было где-то 270-280 частиц на миллион (ppm), а сейчас – 400 с лишним. Концентрация метана, закиси азота и других парниковых газов тоже значительно подросла.
И это именно мы сами, собственными руками сделали. Никакие инопланетяне нам сюда их не надули. Хотя иной раз приходится слышать: мол, да, все дело в том, что повысилась концентрация парниковых газов, но непонятно, что послужило причиной. Так вот, на самом деле, никакой тайны тут нет. Причиной послужил человек.
И это стало возможно тогда, когда произошла индустриализация и человек вооружился машинами. Сам по себе, естественным путем человек не смог бы выбросить в атмосферу столько парниковых газов. Но с помощью машин мы в огромных количествах добываем и сжигаем ископаемое органическое топливо, обрабатываем землю, рубим лес, производим промышленную и сельскохозяйственную продукцию, вывозим на свалку и складируем различные отходы. Все это сопровождается выбросами в атмосферу парниковых газов. В результате этого их концентрация в атмосфере выросла. И продолжает расти, потому что мы продолжаем выбрасывать.
Но потепление – это еще полбеды. Климатологи говорят, что возрастает нервозность климата. Впервые я услышал это от заместителя директора Института физики атмосферы РАН Александра Гинзбурга и подумал: какая красивая метафора! Но оказалось, что это никакая не метафора, а научный термин. Смысл в том, что климат стал неустойчивым, а его поведение – плохо предсказуемым.
Графически это можно представить следующим образом. Возьмем наугад какой-нибудь климатический параметр. Например, среднюю температуру июня в каком-нибудь регионе. Она, ясное дело, не постоянна и меняется год от года в силу самых разных, не зависящих друг от друга причин, т.е. является классической случайной величиной. Ее вероятностная характеристика описывается графиком нормального распределения (по-другому его еще называют распределением Гаусса), он похож на колокольчик. Мы привыкли к тому, что этот колокольчик вытянут к вершине. Это означает, что какие-то температуры, которые находятся далеко от вершины, в принципе возможны, но случаются крайне редко, а в основном температура колеблется в некотором узком диапазоне.
Изменение климата, которое происходит сегодня, сдвигает этот график вправо, в область более высоких температур. При этом вершина колокольчика опускается вниз, а крылья поднимаются вверх, т.е. колокольчик становится как бы ниже и шире. Область вероятных значений температуры растягивается, причем сразу в обе стороны. В результате теперь можно регулярно наблюдать и аномально высокие, и аномально низкие температуры. И предсказать наперед с высокой долей уверенности температуру, скажем, на будущий год, практически невозможно. Она может быть любой.
Аналогичным образом ведут себя и другие климатические параметры – количество солнечных дней, количество осадков, скорость ветра и т.д.
Во многом это происходит потому, что изменилась (уменьшилась) разность температур между полюсами и экватором. Из-за этого возникают застойные явления, когда подолгу стоит жара или холод. Это явление так и называют: «волны жары» и «волны холода».
Тот же Александр Гинзбург предложил наглядный визуальный образ, объясняющий суть данного явления. Представьте себе неровную наклонную поверхность, а на ней шарик. Если поверхность наклонена сильно, шарик по ней легко скатывается. Если наклон небольшой, шарик начинает блуждать. Вот ровно это происходит сегодня с воздушными массами. Т.е. это такой шарик, который время от времени застревает или забредает не туда, потому что наклон, разность температур, между полюсами стал меньше. И холодные воздушные массы могут, например, забрести в Рим или в Египет, где им вроде бы не место. А могут надолго задержаться в Москве, как было летом прошлого года.
Эта самая нервозность и получается.
Да. Но пока в Москве было холодно и народ, кутаясь в куртки, отпускал всякие шуточки по поводу глобального потепления, в это же самое время изнемогала от жары и горела Сибирь, а на противоположной стороне океана лесные пожары уничтожали Калифорнию. Так что, несмотря на холодное лето в Москве, в планетарном масштабе 2017 год оказался одним из самых теплых в истории. А самым теплым был 2016 год. Правда, в тот год был Эль Ниньо, который традиционно приносит тепло. В 2017 году его не было. Но все равно год выдался аномально теплым. Хотя, по всем прогнозам, на другой год после Эль Ниньо должно было бы значительно похолодать.
Другим проявлением нервозности климата является рост числа стихийных бедствий. И это не только ураганы, которые обрушиваются на восточное побережье Америки. Шквальные ветры мы видим и в Москве. И специалисты говорят, надо готовиться к тому, что они тут будут происходить чаще, а скорость ветра может достигать 30, а то и 35 метров в секунду.
А дальше могут начаться и вовсе жуткие вещи. Глобальное потепление, которое особенно сильно проявляется на северах, может привести, и кое-где уже приводит, к таянию вечной мерзлоты. Начнет разлагаться органика, которая сейчас в больших количествах хранится в мерзлоте, как в холодильнике. При этом в атмосферу будет поступать метан, который тоже парниковый газ, причем более сильный, чем СО2. Если брать столетний период, то по силе воздействия на климат (способности вызывать глобальное потепление) 1 тонна метана равна 25 тоннам СО2, а на коротком отрезке 1 тонна метана идет за 80 тонн СО2 (просто метан быстрее разлагается). Кроме того, метан вытесняет кислород из воздуха, так что его выброс является смертельным для человека. Ну, и все мы помним о том, что метан это горючий газ, поэтому любая неосторожная искра, спичка или непогашенная сигарета – и мало не покажется. И ведь не убережешься. Потому что метан, как известно, не имеет ни цвета, ни запаха.
Взрывоопасные ситуации возникают?
Да. А недавно выяснилось, что вечная мерзлота хранит около 1 млн. тонн ртути, да еще и споры сибирской язвы. По мере потепления климата все это может вылезти наружу.
И вроде бы надо остановиться у опасной черты. Но сделать это разом, одномоментно не получится. Даже если мы вдруг перестанем выбрасывать в атмосферу парниковые газы, заглушим все заводы и электростанции, глобальное потепление будет продолжаться еще какое-то время. Это как тормозной путь у автомобиля. Набранная автомобилем инерция не позволит вам его сразу остановить, даже если вы нажмете на тормоз и отключите двигатель. Вот с климатом все то же самое. То количество парниковых газов, которое уже накоплено в атмосфере, будет вызывать дальнейшее потепление климата и тогда, когда антропогенные выбросы прекратятся.
Поэтому никто такой задачи и не ставит. Когда говорят о предотвращении климатических изменений, не верьте, это неправда. Предотвратить их уже невозможно. Их можно только постараться смягчить, замедлить. Чтобы через 35-50 лет средняя температура выросла по сравнению с доиндустриальной эпохой не на 3-5оС, а не больше чем на 1,5-2 оС. Ровно так климатическую цель сформулировали в 2015 г. на климатическом саммите в Париже. Именно так она записана в статье 2 Парижского соглашения, которое подписали 197 стран и 175 стран ратифицировали.
А что значит удержать рост температуры в границах 1,5-2оС? А это значит, что мы можем себе позволить выбросить в атмосферу парниковых газов еще только на 1 трлн. тонн СО2-эквивалента. Тогда с высокой вероятностью (порядка 65-70%) рост средней температуры удастся остановить ниже отметки 2оС. Это не исключает возможность более сильного потепления, но, по крайней мере, повышает шансы благоприятного исхода до уровня 2:1.
Ну, а если наши выбросы превысят 1 трлн. тонн СО2-эквивалента, тогда шансов смягчить изменение климата практически нет. Тогда температура может подняться и на 3, и на 4, и на 5 градусов. И тогда неизбежными станут все эти катаклизмы, которые связаны с вечной мерзлотой. И не только с ней. Остро встанет проблема нехватки пресной воды. По разным оценкам, дефицит пресной воды затронет от 3,5 до 6 млрд. человек во всем мире. И ведь эти люди не будут просто так сидеть и ждать милости от природы. Они куда-то подадутся. Это будет очередное великое переселение народов. И тут уже никакие границы не спасут, хоть стреляй. Другая проблема – это повышение уровня мирового океана и затопление прибрежных территорий. В зоне бедствия тоже окажутся миллиарды людей.
Я где-то читал, что такую концентрацию парниковых газов в атмосфере, какую мы имеем сейчас, человечество еще не знало.
То есть сейчас это экстремальный период?
За все время существования человека такой концентрации парниковых газов в атмосфере не было. Она была когда-то очень давно. По некоторым оценкам, 2-3 млн. лет тому назад. Здесь была совсем другая фауна и флора, и уровень океана был примерно на 10 м выше. Эта огромная концентрация парниковых газов в атмосфере, собственно, и обеспечивала жизнедеятельность тех исполинских животных, которые здесь ходили до человека. Но на человеческой памяти такого не было. И это очень опасная вещь.
Помимо других напастей, будет повышаться уровень океана. С одной стороны, он будет повышаться благодаря тепловому расширению. Все мы знаем, что при нагревании вода расширяется, увеличивается в объеме. С другой стороны, она будет повышаться из-за таяния ледников. Не тех льдов, которые образуются в океане, а тех, которые в большом количестве имеются на суше – в Гренландии, в Антарктиде, в высокогорьях. Мы видим, как сегодня исчезают ледники, как они буквально стекают в реки, а оттуда в океан. Оба эти процесса – тепловое расширение и увеличение стоков в мировой океан – приводят к поднятию уровня воды. А значит, рано или поздно какие-то территории затопит.
По прогнозам, в этом столетии городу Санкт-Петербургу ничего не угрожает, но там – как пойдет. Может и затопить. Тем более что его и так периодически затапливает. Может пострадать город Архангельск. Он хоть и находится сравнительно далеко от моря, но ввиду равнинного ландшафта не может считать себя полностью в безопасности. А город Северодвинск, где у нас делают подводные лодки, расположен непосредственно в зоне риска, на берегу Белого моря. Побережье Кольского полуострова тоже, скорее всего, затопит. Проблемы на юге возникнут, если воды Атлантики переполнят Средиземное море и хлынут в Черное. А вот Москва выстоит. Она хоть и называется гордо портом пяти морей, прямого выхода к морю не имеет.
На ваш взгляд, какие плюсы и минусы для России имеет ратификация Парижского соглашения? И как это скажется на достижении климатических целей Евросоюза?
Сегодня нет отдельных климатических целей у Евросоюза, у Америки, у Индии, у Китая. В Парижском соглашении сформулирована единая климатическая цель для всех: надо уже в этом столетии перейти на низкоуглеродный путь развития. Надо выйти на такой режим, когда антропогенные выбросы парниковых газов компенсируются (уравновешиваются) их поглощением. Это глобальная задача, и решать ее должны все страны. Т.е. каждая страна должна добиться того, чтобы ее выбросы не превышали поглощений. Другое дело, что у каждой страны есть право выбирать траекторию движения к этой конечной цели с учетом достигнутого уровня экономического развития и имеющихся возможностей.
Иногда говорят, что в соответствии с Парижским соглашением каждая страна может сама решать, как ей содействовать сдерживанию роста средней глобальной температуры, чтобы она не поднялась больше чем на 2оС. Но это не так. Это чтение мимо нот. В Парижском соглашении написано не только про 2оС, но и про переход к низкоуглеродному развитию, и про баланс выбросов и поглощения парниковых газов, на который все страны должны выйти во второй половине XXI века.
Написано там и о том, что каждая страна должна объявлять свои климатические цели (вклады в общее сокращение выбросов) на ближайшие 5-10 лет, что каждые пять лет эти цели (вклады) должны пересматриваться в сторону повышения амбиций, т.е. в сторону ужесточения, пока, наконец, не будет достигнута конечная цель – исключение воздействия человека на климат посредством выбросов парниковых газов.
А еще каждая страна обязана до конца 2020 года разработать и представить долгосрочную стратегию низкоуглеродного развития, в которой должно быть указано, каким образом страна будет добиваться этой конечной цели и какого прогресса предполагает достичь к середине века. При этом «серединой века» может быть и 2040, и 2045, и 2055 год. Важен не год, а направление движения и глубина декарбонизации экономики.
Европа для себя такую стратегию уже сформулировала. Она планирует сократить свои выбросы к 2050 году на 80% (в 5 раз!), а если повезет, то на 95% (в 20 раз!), по сравнению с 1990 годом. Это очень серьезно. Для этого им придется перестроить всю энергетику, а заодно и всю экономику, отказавшись от использования ископаемого органического топлива если не полностью, то в основном. Часть этого пути они уже прошли. В 2016 году их выбросы были примерно на четверть (на 23%) ниже уровня 1990 года. И даже рост ВВП более чем на 50% им не помешал.
Они наращивают генерирующие мощности, работающие на возобновляемых источниках энергии (солнце, ветер), и строят накопители энергии, позволяющие снижать перебои и покрывать пиковые нагрузки. Они тянут дополнительные линии электропередачи, чтобы перебрасывать энергию между регионами (ветровую – с севера на юг, солнечную – с юга на север) и стараются сделать так, чтобы при этом терялось как можно меньше энергии. Они создают умные сети, которые работают в обе стороны, чтобы каждый потребитель энергии мог при желании выступать поставщиком. Они принимают меры для снижения энергопотребления в зданиях, в том числе в жилом секторе, и на производствах и считают, что в этом направлении у них еще имеется огромный потенциал, и т.д.
К сожалению, мы тут ничем не можем им помочь. Одно время считалось, что хорошие шансы на европейском рынке имеет наш природный газ, который мог бы сыграть роль переходного топлива, заместив тамошний уголь. Но боюсь, что этот шанс мы упустили. Причем во многом по собственной вине. Вместо того чтобы выстраивать доверительные отношения с европейскими потребителями, всячески демонстрировать свою надежность и лояльность в качестве стратегического партнера и приоритетного поставщика, мы затеяли газовые войны, стали по поводу и без крутить газовый вентиль, ограничивать поставки газа, в том числе в зимний период, и так увлеклись строительством обходных северных и южных путей транспорта газа по морю вместо привычного транзита посуху, что, кажется, начисто забыли, зачем все это затеяли. В какой-то момент коммерческие интересы были принесены в жертву амбициям великой энергетической державы. Сыграли роль и другие факторы экономического и политического свойства.
Так или иначе, насколько можно судить по официальным документам, Европа сегодня не делает ставку на российский газ, решая задачу декарбонизации экономики и уменьшения нагрузки на климат. Т.е. в критической ситуации, какая, например, была в прошлом году, они, конечно, возьмут наш газ. Но стратегически они видят решение не в том, чтобы сначала перейти с угля на газ, а потом на возобновляемые источники энергии. Они сразу ставят во главу угла энергосбережение и переход на ВИЭ, а газ в перспективе им нужен как резервное топливо на всякий случай. Почувствуйте разницу: одно дело переходное топливо, и совсем другое – резервное.
