То есть Россия повела себя как слон в посудной лавке на тот момент.
Можно и так сказать. Я допускаю, что за этим стояли какие-то важные геополитические соображения, может быть, еще что-то, не знаю. Но за этим точно не стоял экономический расчет. А если и стоял, то очень недальновидный. Как будто европейским потребителям больше неоткуда взять газ. Как будто без нашего газа им не обойтись.
Кстати, с китайцами та же история. Проект «Сила Сибири» им, по большому счету, не очень-то и нужен. Разве что в качестве резерва на случай войны или еще какой-нибудь заварухи в Азиатско-Тихоокеанском регионе, из-за которой Китай не сможет получать сжиженный природный газ морским путем.
Печально, но эту развилку, когда мы еще могли длительное время поставлять природный газ как переходное топливо, мы проскочили. И боюсь, что безвозвратно.
И еще. Очень похоже на то, что не принималась в расчет серьезность намерений наших партнеров в части декарбонизации экономики и сокращения выбросов парниковых газов. Собственно, мы и сами к этому пока относимся не вполне серьезно и основательно и про других думаем аналогично. Возможно, я ошибаюсь, но я не припомню ни одного случая, чтобы у нас тема климата и смягчения климатических изменений присутствовала в явном виде в процессе принятия экономических решений. В бизнесе-то это редкость, а уж на государственном уровне я не знаю ни одного такого решения, которое было бы принято исходя из необходимости декарбонизации экономики, исходя из необходимости сократить выбросы парниковых газов и ограничить рост температуры, исходя из необходимости выполнять принятые на себя обязательства в рамках заключенных соглашений по климату и соответствовать ожиданиям наших партнеров. Вот где все это?
Зато у нас любят рассуждать о том, что природный газ – это такое высокоэкологичное топливо, а его добыча и использование позволяют сократить выбросы парниковых газов в глобальном масштабе. Ну, если сравнивать с выбросами от сжигания того же количества угля в энергетическом эквиваленте, то так оно и есть. Но тут есть свои подводные камни, которые не позволяют утверждать, что газ во всех случаях чище угля. На самом деле, надо сравнивать между собой не выбросы от сжигания различных видов топлива, а углеродный след, т.е. все выбросы на протяжении жизненного цикла до отпуска энергии потребителю.
И вот тут могут быть варианты. В Германии, например, используют, в основном, бурый уголь. Добывают его там открытым способом, в разрезах, а шахты почти все уже закрыли. Соответственно, выбросов метана при добыче и переработке угля практически нет. А вот при добыче и подготовке природного газа на месторождениях метан летит. Да плюс еще мы тащим этот газ по трубам 4 000 км с Ямала до западной границы и компрессорами его поддавливаем, чтобы бежал веселей. А это тоже выбросы (утечки) метана через задвижки и неплотности, при авариях, при выводе участков трубопроводов в плановый ремонт и т.д. Кроме того, при сжигании природного газа на компрессорных станциях в атмосферу летит углекислый газ.
И вот пару лет назад в Европе вышла методичка, которая рассказывает о том, как надо учитывать выбросы парниковых газов, с которыми топливо пришло к потребителю (это называется “well-to-tank”). И в этой самой методичке среди прочего приводятся средние коэффициенты выбросов парниковых газов на единицу добытого газа и на 1 км прокачки газа по газопроводу. В Газпроме знакомятся с этим документом и – моментально теряют сон. Оказалось, что если к выбросам от сжигания газа прибавить рассчитанные по этой методички выбросы от его добычи, подготовки и транспортировки до Германии, то в общей сложности выбросы, связанные с российским природным газом, получаются выше, чем выбросы, связанные с местным бурым углем. А это ни много ни мало подрывает всю коммерческую стратегию Газпрома на западном направлении, буквально. Он продает этот газ в Европу как экологичное топливо, имеющее преимущества перед углем, а выясняется, что все наоборот. В итоге Газпром кое-как выкрутился, конечно. Но осадочек остался. А вместе с ним остались вопросы и сомнения.
Правда, есть и хорошие новости. Газпром сделал выводы из этой истории. Стало понятно, что выбросы по пути транспорта газа до потребителя надо всеми силами сокращать. И Газпром вплотную занялся этим. Компания имеет стратегию энергосбережения. Выбросы парниковых газов, вернее, сокращение выбросов, включены в KPI руководства компании. Газпром ежегодно готовит и публикует отчеты о выбросах парниковых газов, в которых отражает и предпринимаемые меры для их сокращения. Начато строительство крупной ветровой электростанции в Ленинградской области, которая будет вырабатывать зеленую энергию для собственных нужд Газпрома. Ряд объектов газов инфраструктуры на Ямале переведен на энергообеспечение исключительно от возобновляемых источников энергии с применением солнечных панелей, ветрогенераторов и накопителей энергии.
А что делать? Хочешь успешно конкурировать на мировых рынках – снижай углеродный след. Это императив нынешнего времени, который диктуется глобальным изменением климата и теми мерами по его смягчению, которые определены в Парижском соглашении. Приходится соответствовать.
В фильме Альберта Гора есть один эффектный момент. Он стоит с указкой в руках перед экраном, на котором представлена кривая подъема температуры атмосферы. На ней такой же подъем – содержание углерода. «Вот видите, как с ростом температуры увеличивается CO2 в атмосфере». Как вы можете прокомментировать высказывание Гора? И вообще его фильм, за который он получил Нобелевскую премию?
Вообще, я не стал бы преувеличивать заслуги Альберта Гора. Он, безусловно, сыграл роль в популяризации климатической темы, он какие-то моменты заострил, привлек внимание. Впервые на таком высоком политическом уровне. Его заслуга в этом смысле, безусловно, есть. И то, что он сам к этому серьезно относится, и этот фильм – это все прекрасно и замечательно. Но все-таки он излагал не собственные мысли.
Мне как-то попалась на глаза статья Александра Городницкого – профессионального океанолога и по совместительству известного барда. В ней он полемизирует с Альбертом Гором, приписывая ему чуть ли не авторство теории антропогенного изменения климата. При всем уважении к заслуженному ученому это явный перебор. Альберт Гор никогда не претендовал на то, что понимает больше, чем ему объяснили климатологи. Есть в этой статье и другие недостатки. Она и в литературном отношении, как текст, плохо сделана. Но пусть со всем этим разбираются специалисты.
Нам сейчас важно, что за фильмом Гора стоят серьезные исследования многих ученых и профессиональных институтов. Это и NASA, и NOAA, и еще десятки и сотни организаций и исследовательских групп в разных странах. Эти исследования опубликованы в научных реферируемых журналах. Каждые 5-7 лет их обобщает Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК), которая, кстати, тоже получила Нобелевскую премию вместе с Альбертом Гором. И это правильно. Потому что в основе фильма Гора и всех его публичных выступлений лежат именно обзорные доклады и прогнозы МГЭИК.
Что касается графиков, то, в принципе, ничего нового в них нет. Корреляция между температурой и концентрацией парниковых газов в атмосфере действительно имеет место. Другое вопрос, что является причиной, а что следствием. Климатологи объясняют это так: естественный процесс состоит в том, что сначала повышается температура, а вслед за ней, с некоторым запаздыванием, повышается концентрация парниковых газов в атмосфере. А то, что мы наблюдаем сегодня – это обратный процесс. Мы имеем беспрецедентный рост концентрации парниковых газов в атмосфере, вызванный деятельностью человека, а уже этот рост концентрации парниковых газов в свою очередь вызывает нагрев нижних слоев атмосферы, суши и океана.
Исследования показывают, что повышение концентрации парниковых газов происходит сегодня в 100 раз быстрее, а температура растет в 60 раз быстрее, чем когда бы то ни было прежде. Никакие естественные факторы объяснить эту бешеную скорость не могут. Даже когда отступал последний ледник, изменения температуры и концентрации парниковых газов были не настолько стремительными. Этому есть только одно разумное объяснение: наблюдаемые процессы являются делом рук человека. В этом и заключается особенность нынешнего изменения климата. Но она же дает и основание надеяться на то, что человек способен эти процессы контролировать. А значит, в наших силах затормозить изменение климата, не доводя дело до вселенской катастрофы.
Помимо экологов, климатологов, экономистов, вопросами климатических изменений активно занимаются и НКО. Какова, на ваш взгляд, роль российских НКО и гражданского общества в борьбе с климатическими изменениями?
Она, безусловно, есть. Целый ряд некоммерческих организаций в Москве, в Питере, в Архангельске, в других городах, уделяют внимание проблемам изменения климата. И это не только глобальные организации, типа Всемирного Фонда дикой природы или Гринпис, но и местные. Например, Социально-Экологический Союз создал даже специальный секретариат по вопросам изменения климата. Все это хорошо и правильно. Другой вопрос, что это движение у нас не очень развито, к сожалению. У нас вообще деятельность НКО не получила должного развития в силу целого ряда препятствий и ограничений. А там, где получила, носит порой странный характер и не вызывает доверия. Хотя во многих других странах НКО представляют собой мощный сектор экономики, ничуть не менее важный и влиятельный, чем корпоративный, государственный и частный.
С восприятием тему климата в общественном сознании тоже не все в порядке. Например, если садишься в такси где-нибудь в Европе, то добрая половина беседы будет вертеться вокруг того, что происходит с климатом, и что должны сделать, чтобы остановить этот ужас. Т.е. у них тема климата – это такой talk-of-the-town (притча во языцех по-русски). А у нас – нет. У нас много говорят о погоде. А о климате, если и упоминают, то только в контексте конкретного места. Например, девять человек из десяти скажут вам на автомате, что в Питере ужасный климат, а в Сочи и в Крыму – благодатный. И все. До глобальных обобщений о климате в планетарном масштабе, о роли и ответственности человека за изменение климата мало кто поднимается. Практически никто.
Сюжет о роли человека вообще дается тяжело. Если, не дай бог, в Facebook неосторожно что-нибудь такое напишешь, сразу же набрасываются: кто это сказал, да не может такого быть. То есть общее представление даже у вполне себе продвинутых людей такое, что по сравнению с силами природы человек мал и слаб.
Я пытался думать об этом. Как же так, думал я, мы вроде бы и реки перекрываем, и русла их меняем, и горы сдвигаем, и болота осушаем. Опять же эта знаменитая мичуринская фраза, которую многие с детства помнят: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача». Это же такой явный императив преобразования природы руками человека. А в массовом сознании человек ничтожен и немощен. Например, у Вознесенского в одном из стихотворений есть такие строки:
«Кто ты – непознанный Бог
или природа по Дарвину –
но по сравненью с Тобой,
как я бездарен!»
То есть это такое ощущение беспомощности человека на фоне сил природы, которая Бог и перед которой человек бессилен. Это очень укоренено. В том числе среди российских технократов и представителей естественных наук. Не замечали? В естественных науках нет человека. Например, география не изучает человека, хотя человек в значительной степени поменял географию. То есть вклад человеческого фактора огромен. А вот его как бы нет, все происходит как бы само по себе, без нас. На мой взгляд, это глубокая ошибка. И это надо бы как-то переломить.
Что в связи с этим можно было бы рекомендовать российским НКО? Может быть, даже не с чиновниками бороться. Это занятие нужное, но неблагодарное. Куда полезней было бы помочь поменять восприятие на уровне массового сознания. Я понимаю, что бороться с чиновниками, с правительством, писать манифесты, петиции – это очень эффектно, но эффективнее было бы, мне кажется, заняться просветительской работой с массами. Этот барьер, этот сложившийся стереотип, что есть природа, а есть маленький, тщедушный, немощный и так далее человек, надо преодолевать.
На самом деле, все не так. Давным-давно, когда не было машин, человек действительно был мал и слаб. Но с тех пор как появились машины, которые тысячекратно увеличивают наши возможности, все изменилось. И надо внятно объяснить, что человечество ежегодно вбрасывает в атмосферу огромное количество парниковых газов – более 50 млрд. тонн СО2-эквивалента. Частично они поглощаются океаном (что, кстати, не идет ему на пользу, потому что из-за этого повышается уровень кислотности), а частично остаются и надолго задерживаются в атмосфере, усиливая парниковый эффект и грея нашу планету.
Природа поступает мудро: она, с одной стороны, производит выбросы парниковых газов, а с другой, растит леса и пестует другие экосистемы, которые поглощают и удерживают парниковые газы. А мы одной рукой выбрасываем парниковые газы в атмосферу, а другой рукой вырубаем леса и губим те природные экосистемы, которые умеют парниковые газы из атмосферы удалять, обеспечивая необходимый баланс. Получается, что мы рубим сук, на котором сидим, сразу с двух сторон.
Хорошо бы это популярно объяснить. Рассказать, что человек с двух сторон рубит сук, на котором сидит, что 50 млрд. тонн ничем не компенсируются, а, наоборот, усугубляются вырубкой лесов в Амазонке, в тропиках, старением наших бореальных лесов, за которыми нет должного присмотра и ухода. Что человек ведет себя, как вирус. И что хорошо бы это наконец всем осознать. Мне кажется, что роль НКО здесь была бы незаменимой.
Вы считаете, что надо делать акцент на экологическом просвещении?
Я считаю, что здесь огромное непаханое поле. И я думаю, НКО могут придумать какие-то интересные форматы общения people-to-people, такой разговор человека с человеком. Без школы, без правительства, напрямую. Во многих странах это сегодня очень востребовано. Да и у нас тоже. Я заметил, что молодежь охотно ходит на такие открытые лекции.
В прошлом году меня пригласили читать лекцию об изменении климата в рамках проекта «Россия, устремленная в будущее». Лекция была организована в Манеже в формате TED Talk. Так, на нее пришла куча народу. Выходной день, поздно, холодно, – а люди, в том числе совсем молодые, сидели, слушали, вникали, задавали вопросы. Не знаю, выложили ролик с этой лекцией в интернет или нет, но это неважно. Важно, что это работает.
Ты идешь, тратишь свое время, но и люди тратят свое. Они приходят, слушают, пытаются понять. Особенно молодежь. То ли они понимают, что им недодали знаний в школе и в университете. То ли просто интересуются и хотят узнать что-то новое, но так, чтобы было не казенно, не скучно, чтобы не текст в интернете прочитать, а презентацию посмотреть, желательно с яркими «анимашками», специалиста порасспросить, а то и подискутировать с ним. И если ты относишься к этому вдумчиво, серьезно, а не просто отбываешь номер, то это находит отклик.
В прошлом году я также участвовал в публичной дискуссии, которая проходила в формате «fight» (поединок). Я утверждал, что от ископаемых углеводородов необходимо уходить и что будущее за безуглеродной экономикой. А мой оппонент, специалист по экономике ТЭК, возражал и говорил, что ископаемое топливо еще имеет значительный потенциал и его рано списывать со счета. Моя точка зрения победила.
А в зале за дискуссией следили люди. Они пришли, потому что им было интересно. И они, я уверен, узнали много нового. Например, что еще в 1970-х годах о неизбежном конце нефтяной эры говорил один из самых авторитетных экспертов, шейх Ахмед Заки Ямани, который почти 25 лет возглавлял министерство нефти и природных ресурсов Саудовской Аравии и столько же международную организацию ОПЕК. «В конце концов, – говорил он, – каменный век закончился не потому, что закончились камни». Он имел в виду железо, которое вытеснило камень. Но то же самое можно сегодня сказать и про ископаемое топливо в целом. Его век уходит в прошлое не потому, что мы исчерпали запасы угля, нефти и газа, а потому, что возобновляемые источники энергии стали надежней и дешевле ископаемых. Вот эту мысль надо бы донести до массового сознания.
Как и мысль об ответственности человека за изменение климата. Чтобы люди не кричали, что такого не может быть, что вы тут нас обвиняете, а мы люди честные. А чтобы они понимали: никто никого не обвиняет, но за последние 35 лет человечество выбросило в атмосферу более 1 трлн. тонн СО2-эквивалента парниковых газов. И это исторический факт. И это привело к повышению концентрации парниковых газов в атмосфере и вызвало глобальное изменение климата. Это не вина наша, а наша беда. Это нам такая «ответка» прилетела от природы, в которую мы бесцеремонно вторглись, думая, что ей все нипочем и что большой беды не будет. Оказывается, будет.
Когда несколько миллиардов человек, вооруженных машинами, копают, бурят, сжигают и потом триллионами тонн выбрасывают в атмосферу, то тем самым они создают нагрузку на природу, с которой она может и не справится. Как говорится, имеет право. В конце концов, ее способность к воспроизводству не безгранична. И это пора признать. Но эти же люди имеют возможность осознать, что они натворили, договорится и построить другую, зеленую экономику, которая будет развиваться в гармонии с природой, не создавая для не непосильных нагрузок.
Сейчас в Московской области планируется строительства мусоросжигательного завода. Это вызывает активный протест населения, экологической общественности, тех же НКО. Ваша позиция по строительству именно мусоросжигательных заводов. Какой процент отходов, по-Вашему, допустимо сжигать – менее 5 %, 20 % или больше?
Вообще, сжигание – это не лучший способ утилизации отходов. Если они сохраняют какие-то полезные свойства, то их лучше использовать. Вообще, нормальная экономика – это экономика трех R. Первое R – Reduce. Смысл в том, чтобы вовлекать в оборот как можно меньше невозобновляемых природных ресурсов. А для этого их надо использовать бережно, экономно и как можно более комплексно. Второе R – Reuse. Ресурсы, которые в процессе использования сохраняют свои свойства, следует использовать вновь. Наконец, третье R – Recycle. Отходы, содержащие полезные компоненты и материалы, следует по возможности собирать и перерабатывать.
Во многих отраслях это работает. Например, металлолом и макулатура нынче в цене, из отходов обработки древесины (опилка) делают топливные гранулы, брикеты, пеллеты и другие виды продукции. Для одного из предприятий в Архангельске, которое производит пеллеты из отходов лесопиления, мы посчитали углеродный след и потом сравнили с тем, сколько выбросов удается предотвратить потребителю, который использует эти пеллеты вместо ископаемого топлива. Оказалось, что в разы больше, чем то количество выбросов, которое произвел сам лесозавод, а также произвела энергокомпания в процессе выработки энергии для нужд лесозавода. Побольше бы таких примеров!
Что касается коммунальных отходов, то, конечно, их надо делить. Стекло и пластик, безусловно, надо возвращать. Тут двух мнений быть не может. Бумагу и картон тоже надо собирать отдельно, это прекрасное сырье для повторного использования. Был же такой хороший советский опыт: все эти сборные пункты «Вторсырье», перерабатывающие предприятия. Стеклянные банки и бутылки имели привлекательную залоговую стоимость. Их можно было сдать, а залоговую стоимость вернуть (получить на руки). Куда это все подевалось? Кому помешало?
Пищевые отходы собирали в отдельные баки. Они шли обычно в сельскохозяйственное производство. Сейчас из пищевых отходов можно, например, делать биогаз. Не в котел их пихать в мокром виде, где от них, по большому счету, проку почти нет, а в специальный дайджестер, в котором из этих отходов можно получить, как минимум, два продукта – биогаз (является биотопливом), и дигестат (является готовым удобрением). Правда, вы, скорее всего, потом замучаетесь эти продукты сертифицировать, а без сертификации вам никто не позволит их продать. Но это уже вопросы к законодательству, нормативной базе и правоприменительной практике. Чтобы наладить эффективную работу с отходами, всю существующую в этой сфере нормативку надо пересматривать. Это трудно, но этим надо заниматься.
А идея сжигать все подряд отходы без разбору, лишь бы не накапливались, – это плохая идея. Экономика должна быть заточена на то, чтобы максимально использовать ресурсы много раз. В тех странах, например, в Швеции, где этот принцип работает, где для этого создана необходимая законодательная и нормативная база, утилизируют до 96% отходов и 4% отходов сжигают.
Тем более, в январе 2017 года Евросоюз принял директиву, которая запрещает строительство новых мусоросжигательных заводов, и говорит о том, что надо перепрофилировать уже существующие.
Правильно.
А мы идем наоборот, не на опережение, а опять откатываемся назад, покупая старые технологии.
Повторяем тот путь, повторяем старые технологии, и главное, старый подход. Сжечь, чтобы на глаза не попадалось – это неправильно. Неправильно, потому что расточительно. Говорят, что дешевле сжечь, чем использовать. Но это неправда, этого не может быть. А если это так, значит, неправильно работает экономика, значит, что-то в ней нарушено и она выдает неверные ценовые сигналы. Логика должна быть только такая.
У нас почему-то считается, что «рынок сам все расставит по местам». Но рынок дает сбои здесь и там постоянно. Взять хотя бы те же антропогенные выбросы парниковых газов, которые вызывают глобальное изменение климата, ведь это грандиозный сбой (провал) рыночной системы, market failure. Этот фактор риска не был включен в рыночную цену товаров, с производством которых связаны эти выбросы. И до сих пор включен не везде и не в полной мере. Во всем мире цены на выбросы парниковых газов установлены только в 67 юрисдикциях (42 страны и 25 субнациональных образования). Вот это типичный пример ситуации, когда рынок не сработал. И таких примеров великое множество.
А если в экономике все пущено на самотек, если в ней доминируют монополии, если все в ней подчинено их интересам, то это вообще не рынок. Классики рассматривали рынок совершенной конкуренции, где все игроки находятся в равном положении, а монополию считали губительным для рынка злом. А у нас рынок по преимуществу неконкурентный, монополизированный. Он ничего не расставит по местам так, как надо, а расставит так, как выгодно монополиям. Чтобы этого не случилось, рынок надо регулировать.
По этому поводу написана масса умных и прекрасных книг. В них, в том числе, подробно разбираются экологические экстерналии, рассказывается о том, как нужно регулировать экономику, чтобы их избежать или минимизировать. За теоретическое решение этого вопроса присуждены Нобелевские премии. А все не впрок. Дирижисты считают, что регулировать значит командовать и указывать. Либертарианцы, наоборот, выступают против регулирования вообще, но при этом имеют в виду тот способ регулирования, который предлагают дирижисты. Между тем, либерализм – это не отказ от регулирования, это регулирование в либеральных целях защиты свободы, законных прав и интересов всех участников рынка и других стейкхолдеров.
Ваше мнение о проекте модели госрегулирования выбросов парниковых газов?
На мой взгляд, это неудачная попытка. Главная проблема в том, что не обозначены цели. Невозможно придумать модель регулирования, если не знать, зачем, для чего. Это негодная затея сама по себе. Такое регулирование ради регулирования даже хуже, чем отсутствие регулирования. Потому что, как известно, свято место пусто не бывает. И если цель не определена, а механизм создан, тогда цели в него по своему усмотрению подставят те, кому поручат регулировать. И получится не регулирование, а очередное безобразие, коррупция и произвол.
На самом деле, всякое регулирование начинается с определения цели. Если следовать духу и букве Парижского соглашения, то конечная цель – это сокращение нетто-выбросов парниковых газов до нуля. Если это очень далеко, давайте сформируем цель поближе, на 2050 год. В долгосрочной стратегии низкоуглеродного развития это все равно придется сделать. Про соответствующее требование Парижского соглашения мы уже говорили. Вот и давайте для начала ее определим и будем из нее исходить.
Что это может быть за цель? Учитывая, что по сравнению с 1990 годом наши выбросы (за вычетом поглощений) сократились на 45%, приемлемой целью на 2050 год могло бы быть сокращение выбросов на 70% от уровня 1990 года. Думаю, нам это вполне по силам. Это еще 25% от уровня 1990 года, или 45% от текущего уровня. Между прочим, аналогичную цель – сократить выбросы к 2050 году на 70% от уровня 1990 г. – поставила Франция.
А дальше надо смотреть, что для этого необходимо сделать. А сделать надо так, чтобы средства, которые преимущественно достаются сегодня компаниям с высоким уровнем выбросов, инвестировались в технологии, сектора и проекты с низким уровнем выбросов. Только и всего. Кстати, это в точности соответствует целям и задачам по декарбонизации экономики, изложенным в Парижском соглашении. Конкретно про финансовые потоки сказано в подпункте c) пункта 1 статьи 2. Ну, а где еще прикажете брать средства на декарбонизацию? Не из воздуха же.
Соответственно, система регулирования должна наказывать тех, кто выбрасывает и/или инвестирует в выбросы, и поощрять тех, кто сокращает выбросы и вкладывает средства в низко- и безуглеродные виды деятельности, производства и проекты. У первых средства нужно изымать через цену на выбросы (это может быть, например, налог на выбросы, или плата за выбросы, или квота на выбросы, которую нужно покупать, или еще что-то). А вторые должны иметь возможность получать эти средства в форме инвестиций, субсидий, гарантий, налоговых льгот и освобождений. Это, так сказать, общий принцип. А дальше надо разбираться с частностями.
Например, если металлурги работают на уровне мировых стандартов эффективности, то наказывать их было бы несправедливо, да и бессмысленно. Никакого стимулирующего эффекта это не произведет. Они все равно свои выбросы заметно сократить не смогут. Для этого нужны деньги и другие технологии. Лучше найти способ поощрять их за внедрение таких технологий, а заодно и способ компенсировать им повышение тарифов, вызванное регулированием выбросов в электроэнергетике.
Вот европейцы ввели квоты на выбросы в 2005 году. Металлургов наказывать не стали, они получают квоты бесплатно и в нужном количестве. А для энергетиков квоты платные, причем их количество все время уменьшается. Энергетики, естественно, повышают цены. Металлурги вынуждены платить больше за электроэнергию, у них растет себестоимость, они теряют прибыль и конкурентоспособность.
Чем это компенсировать? Во-первых, снижением расхода энергии (энергосбережением), а во-вторых, продажей излишков квоты на выбросы тем же энергетикам, которым своей квоты не хватает. Тогда получается баланс. А если повезет, то металлурги еще и в плюсе окажутся. По некоторым оценкам, европейские металлургические и цементные компании, на которых эта схема тоже распространяется, имеют до 6 млрд. евро в год чистого дохода от продажи квот на выбросы. Вот так работает механизм поощрения и компенсации.
А вводить ограничения на выбросы нужно в отраслях ТЭК, потому что львиная доля выбросов приходится именно на них. Но делать это тоже надо осторожно, в рамках общей стратегии развития энергетики. Если просто ввести лимиты (квоты) на выбросы от сжигания ископаемого топлива и плату за них, то ничего, кроме роста тарифов, этим не добьешься. Параллельно надо всерьез развивать возобновляемую энергетику, заниматься распределенной малой и микрогенерацией, перестраивать сети. Надо сделать так, чтобы средства, и большие, и малые, шли прежде всего в зеленую энергетику, а не на поддержку и модернизацию традиционной генерации через разные государственные программы типа ДПМ, которые, по сути, являются скрытой формой субсидирования. Но тогда надо в виде долгосрочной цели развития возобновляемой электроэнергетики на 2030 год ставить не 2% , а хотя бы 22%. И убирать все барьеры и ограничения, которые этому мешают.
И так по всем отраслям. Надо садиться и аккуратно, вручную собирать по частям модель регулирования выбросов, как паззл, оценивая возможные последствия тех или иных мер и соотнося их как с целями по декарбонизации, так и с общими стратегическими целями развития экономики. Регулирование выбросов парниковых газов – это инструмент тонкой настройки экономики. Просто так, без необходимости применять его не рекомендуется.
Именно тот самый слон получается, в посудной лавке.
В общем, да, все тот же слон в посудной лавке.
И еще один момент. В основе предложенной модели регулирования лежит идея о том, что низкоуглеродное развитие можно обеспечить точечными проектами, разработанными по шаблону и утвержденными уполномоченным государственным органом. На самом деле, нельзя. Надо в ту сторону развернуть финансовые потоки. Надо сделать рычаг. Для этого как раз и нужна система регулирования выбросов. Она и есть рычаг. Сегодня средства в основном идут нефтяникам и газовикам, а должны идти в компании, которые производят, монтируют и эксплуатируют солнечные станции на Алтае и в Якутии, ветровые станции в Ульяновске и Мурманске. Тогда таких станций по всей России станет больше, а затраты на них – ниже.
Но для начала нужно расставить стратегические приоритеты. Нужно ответить на вопрос, что нас интересует – доля в мировой экономике, которая переходит на низкоуглеродной путь развития и все более декарбонизируется, или очередной нефтеперегонный завод где-нибудь в Сибири, на Кавказе или в Сирии? А уже исходя из этого принимать решение о том, куда направлять финансы, что и как регулировать. Можно еще, конечно, делать вид, что нам есть дело до климата и выбросов, и в то же самое время вести разведку и добычу нефти и газа в Арктике, строить новые мощности по перевалке угля на Дальнем Востоке, модернизировать старые ТЭЦ и ГРЭС, продлевая им жизнь еще на 25-30 лет и тем самым закрепляя наше технологическое отставание и нашу зависимость от ископаемого топлива. Но долго вести такую гибридную политику не получится. Дела, как известно, говорят громче слов. Раскусят.
При этом надо понимать, что мир быстро меняется. Ежегодно 300-400 млрд. долларов вкладывается в зеленую энергетику. А общий объем зеленых инвестиций достигает, по оценкам, 600-700 млрд. долларов с перспективой выхода к 2020 году на 1 трлн. долларов. Это инвестиции все дальше и дальше уводят мировую экономику прочь от ископаемого топлива в сторону низкоуглеродного развития, где ископаемому топливу нет места. А мы в своих стратегических документах отмечаем этот тренд как угрозу нашей экономической и энергетической безопасности, но при этом продолжаем идти традиционным путем и планируем наращивать экспорт всех видов ископаемого топлива по всем направлениям. Увы, совсем скоро это уже будет никому не нужно, а мы сгодимся разве что в качестве поставщика резервного топлива. Тоже, конечно, важная роль. Но это не та роль, которую Россия привыкла играть в мире и которая отвечает нашим амбициям, нашему ресурсному и экономическому потенциалу. Но пенять не на кого. Пора браться за ум.
