«Стараются портить»
В XIX веке русский лен безошибочно узнавался иностранными оптовиками по специфическому запаху, который он приобретал во время допотопной обработки.
Собранные с поля растения крестьяне замачивали на несколько дней в воде (в лужах, ямах, прудах, озерах, речках — у кого что было под рукой). Затем раскладывали их на лугах, где они вылеживались несколько недель. Такой лен назывался моченцем.
Признаками дурно вымоченного льна были также странные цвета льняных волокон.
Экономист А. И. Бутовский сообщал об этом в 1845 году: «Существование в торговле льнов серых, красно-бурых, красно-желтых или так называемой лисицы может объясниться лишь тем, что часто лен мочат в ямах, худо очищенных, или просто на земле под грязью».
В местностях, где не было возможности мочить лен, его, выдернув из земли, сначала развешивали для провяливания, а потом расстилали на низких влажных лугах, где он изо дня в день смачивался росой. Такой лен называли стланцем или сланцем.
«Много теряет лен в своем качестве при описанном способе его обделки как мокрым, так и сухим способом, но большему, так сказать, страданию его подвергают в дальнейшей обработке,— писал секретарь Псковского статистического комитета И. И. Василев.— Первое — это сушка… На овин насаживается льну столько же, как и ржи, и затем рано утром начинают топить печь, коптить и сушить лен до самой полуночи. При этом крестьяне находят, что чем суше лен, тем легче ломится и отделяется легче от волокна кострика (жесткая часть стебля.— "История"), и поэтому стараются топить овины очень жарко.
На самом же деле такой способ сушки и составляет существенный вред качеству льна.
Пересушенное волокно лишено той маслянистости, которая особенно ценится в торговле и на фабриках… Это самое и служит одною из главных причин низких цен на наш лен за границею. Прежде всего при описанном способе сушки лен от дыма чернеет и приобретает тот запах, который в заграничной торговле известен под именем "русского духа"».
В Европе лен не подвергали таким «страданиям». Его просто подсушивали на солнце или в просторных сараях, так как внешняя оболочка, окружавшая волокно, у него была намного нежнее. Это достигалось тем, что лен сеялся в два раза гуще, чем в России, и вырастал тоньше и длиннее; убирался с поля более молодым, недоспевшим — ради нежности стебля в жертву приносилось семя. Русские крестьяне не могли отказаться от льняного семени, потому что из него делали масло, которое употреблялось и в пищу, и в хозяйстве. В итоге лен вырастал с трудно отделяемой кострикой, для удаления которой требовалось множество манипуляций.
«Со льном так обращаются,— писал И. И. Василев,— как будто бы у всех существует намеренное враждебное отношение к этому продукту; как будто с какой-то злости стараются портить тот материал, из которого, при тщательном уходе и рациональной обработке, приготовляются вещи дороже, чем на вес золота».
В Бельгии с десятины получали льна почти вдвое больше по количеству и втрое больше по ценности, чем в Псковской губернии. В Ирландии десятина льна приносила 264 руб., а на Псковщине в самый лучший год — 150 руб.
Значительная часть европейского льна была высшего сорта, продававшегося по очень высоким ценам. Из него делали тончайшее полотно и драгоценные кружева. Но в огромных количествах жителям Европы и Америки были необходимы ткани средних и низких сортов. Так что без русского сырья заграничная льняная прядильно-ткацкая промышленность обойтись не могла, и на протяжении XIX века вывоз льна из России возрастал от десятилетия к десятилетию. Если в 1800-е годы его продавалось за рубеж по 1 457 661 пуду в год, в 1860-е — по 6 441 703 пуда, то к концу века ежегодный экспорт льна достиг 13 748 000 пудов.
